Плохой характер? Просто он у меня есть!
почитала новини...
я давно вже хотіла написать, шо під час "епічної битви" з Кондитером моніка вигляда як сирота казанська і не тому, що в нього мало ресурсів, а тому що в нього мало мізків...так на фізіологічні функції хвата, а на все інше вже ні...
його ненависть така велика, що він сліпо йде за нею, не зважаючи на здоровий глузд....
і це добре ... дуже добре
бо тут виграє той у кого холодна голова і мізки на місті
а так спавді смішно спостерігати за цим всім
то там кондитер свідок, то сям)))
шо ще
дуже особиста думка....
виконавці (прості слідчі, прокурори, що готують документи) не вірять моніці і тому роблять все без огоньку, фантазії та натхнення ...
от при нику було не так тоді всі вірили, що така система надовго, а тут....
хочеш посадити спитай меня як
відповідь у коментах
я давно вже хотіла написать, шо під час "епічної битви" з Кондитером моніка вигляда як сирота казанська і не тому, що в нього мало ресурсів, а тому що в нього мало мізків...так на фізіологічні функції хвата, а на все інше вже ні...
його ненависть така велика, що він сліпо йде за нею, не зважаючи на здоровий глузд....
і це добре ... дуже добре
бо тут виграє той у кого холодна голова і мізки на місті
а так спавді смішно спостерігати за цим всім
то там кондитер свідок, то сям)))
шо ще
дуже особиста думка....
виконавці (прості слідчі, прокурори, що готують документи) не вірять моніці і тому роблять все без огоньку, фантазії та натхнення ...
от при нику було не так тоді всі вірили, що така система надовго, а тут....
хочеш посадити спитай меня як
відповідь у коментах
-
-
22.05.2020 в 15:05Подследственного заключенного Глуховской тюрьмы Сакуна Сергея Георгиевича
Я, Сакун Сергай Гергриевия, рождения 1908 года техник химик-кислотник, сын трудящегося, сам трудящийся, с 1932 года работник Шостинского оборонного завода № 9.
Находясь восемнадцатый месяц под следствием, потеряв всякую веру в справедливость и объективный подход к делу со стороны следователей Черниговского облотдела НКВД Александровича, Лещинского и Сакса, видя самый тенденциозный подход ко мне, желание запутать следственное дело. Я решил обратиться к Вам в надежде что Вашем лице я найду справедливый объективный подход и беспристрастное решение моей судьбы.
12.12.1937 г. я был арестован Шостинским РО НКВД и направлен в г. Чернигов не чувствуя за собой никакой вины, честно работая на доверенном мне соввластью производственном участке, не совершая никогда никаких незаконных дел и преступлений против Советского государства и партии. Веря в справедливый беспристрастный и объективный подход со стороны следственных органов НКВД. Я совершенно спокойно отнесся к своему аресту, считая его ошибкой и твердо веря что дело быстро выяснится и я снова буду возвращен к честному труду которым я занимался всю свою сознательную жизнь, к своей семье.
Я не могу передать весь свой ужас и отчаянии, когда вместо объективного подхода я увидел самый жуткий тенденциозный подход основанный на физических издевательствах – запугивании и моральном угнетении.
Кроме издевательств площадкой матерной ругани самых оскорбительных эпитетов, толчков в грудь и голову, непрерывного сидения по несколько суток без сна в самых не естественных позах на так называемом «производственном стуле», беспрестанных угроз расстрелом я со стороны следователей Лещинского и Александровича и не видел больше ничего.
Меня обвиняли по ст. 54-7-9-11, обвиняли в принадлежности к антисоветской, правотроцкистской организации, обвиняли в совершении вредительства требовали чтобы я признал то в чем никогда не был виновен.
Никогда не будучи участником какой бы то ни было антисоветской организации, не зная даже о существовании таковой на з[аво]де № 9. Не имея даже мысли о вредительстве на советском производстве, наоборот прилагая все свои знания и опыт для реализации и усовершенствования того производственного участка который мне доверила соввласть и партия. Воспитанный соввластью которая дала мне образование и право на труд в оборонной промышленности, я с возмущением категорически отверг предъявленные мне обвинения, доказывая следствию целым рядом фактов всю необоснованность и лживость возведенных против меня обвинений.
Однако, следователю Лещинскому и Александровичу нужно было другое. Пользуясь лживыми провокационными показаниями других лиц которые запутывали следствие провокационными документами в виде собственноручных показаний, они всячески используя все средства самого незаконного «порядка» пытались выбить из меня лживые показания. Чувствуя себя совершенно невиновным я твердо стоял на своем. Тогда меня бросили в каменный мешок т.н. камера № 6 черниговского тюрпода, которая не имела совершенно окон, не имела доступа воздуха, но зато имела страшную сырость, здесь дыша собственными испражнениями. Страдая от недостатка воздуха, не видя дневного света я просидел около месяца с 28.02.1938 по 23.03. 1937 р. В результате я оказался больным ревматизмом. Следователь Лещинский обвинял меня в том, что я до 29 лет не вступил в партию, а когда я заявлял ему что я считал себя и другие считали меня беспартийным – большевиком, то он всячески издевался надо мной. Разве это преступление?
От меня требовали что бы я дал показания, что я завербован в организацию моим бывшим начальником Бабковым Н.Д. я никогда не будучи завербованным кем бы то ни было, отверг это требуя очной ставки, которую мне не дали и по сей день.
Семь месяцев испытывая невыносимые моральные угнетения, я говорил следствию правду, семь месяцев следователи требовали от меня ложных показаний. Наконец убедившись что я не могу ничего дать им об организации так как не знаю о ней ничего, следователь Лещинский начал вводить меня в курс дела, начал ориентировать меня зачитывая мне целые груды документов и материалов показывая мне следственные материалы /показания/ других лиц. Этим мне были открыты все карты за семь месяцев выбившись из сил, потеряв веру в следствие и справедливость. Я пришел в состояние отчаяния и страшного морального угнетения и вот воспользовавшись моим состоянием 10.07. 1938 г. мне дали очную ставку с моим другим бывш[им] начальником Волгиным Николаем Кузьмичем, который заявил, что он меня завербовал в 1935 году в антисоветскую организацию.
Когда я возмущенный отказался от такого обвинения, указав следователю Адександровичу и Лещинскому что это провокационные заявление о стороны Волгина, что мне семь месяцев подставляли Бабкова, а теперь подставляют другого человека, то Александрович начал угрожать мне, что если я не буду подтверждать показания Волгина , то он расправится со мной по своему. Зная жестокий характер Александровича, не видя другого выхода, поддавшись на уговоры Волгина, который в присутствии следователей начал меня уговаривать согласиться, иначе я рискую потерять голову, что «так надо» для страны. Я не имея больше сил бороться с несправедливостью заявил: «пишите, что хотите, я все подпишу», после этого не имея больше сил держаться я покатился по наклонной плоскости и начал подписывать все что мне давали. Мне предъявили акт экспертной комиссии, составленной из работников производства Комарницкого и Атрашкевича, которые будучи недостаточно компетентны , но зато престраховуя себя валили на меня то, в чем я не был совершенно виновен, так главным моим преступлением они выдавали никогда не бывшее вредительством мероприятие, проведенное еще в 1935 году – уплотнение рабочего дня аппаратчиков на некоторых фазах за счет лаборантов, это мероприятие водвинутое самими рабочими являлось одним из методов стахановского движения.
Доведенный методами следствия до невменяемости я 19.08.1938 г. был разбит нервным припадком и с парализованными конечностями и языком в чрезвычайно тяжелом состоянии был отправлен в больницу черниговской тюрьмы, где пролежал около месяца.
За весь период следствия со 25.02.1938 г. я подписал три «двухсотки» совершенно не знакомясь с делами. Меня все время готовили для суда, причем предупреждали каждый раз, что если на суде я «скурвлюсь» т.е. скажу правду, то мне не сносить головы. Я был настолько запуган и терроризирован следствием, что когда 25. 12. 1938 г. меня вдруг вызвали на правительственную комиссию которая проверяла материалы, то здесь первое время я повторял показания которое вдолбили в мою голову следователи. Но когда от меня потребовали правду и я увидел, что передо мной действительно люди желающие знать всю правду, я разрывавшись рассказал им все как меня мучили и заставляли дать ложные показания, заявил им что никогда не был врагом, никогда не был вредителем. Меня успокоили, ободрили и сказали, что меня никто не вербовал, что вредительств у меня нет, что судить меня не за что, если только за правду. И я в перый раз почувствовал к себе человеческое отношение.
29.02.1939 г. я вместо суда был направлен на переследстве в Шостку. Однако здесь вести переследствие поручили следователю Саксу, который вместо объективного подхода к делу начал путать снова меня, добиваясь «новых» показаний. я не верю Саксу потому что в Чернигове он принимал причем дело мое в полном объеме, не было представлено мне, и я по сути не знаю его т.е. с 22.02.1939 г. я по настоящий день нахожусь в Глуховской тюрьме. Идет уже четвертый месяц и до сих пор не знаю в каком состоянии мое дело, за кем числюсь к кому мне обращаться. Я обращаюсь к Вам с вопросом, до каких пор меня будут мучить в тюрьме, до каких пор я буду отверженным, выброшенным за борт трудовой семьи.
За что меня оторвали от семьи, от моего ребенка, которого я еще н видел, за что убивают во мне веру в справедливость во все высокое. За что лишили меня права быть честным сыном своей родины, которую я люблю, за которую отдал бы все.
Я заявляю Вам еще раз. Никогда я не был врагом своего отечества, никогда я не был членом какой бы то ни было антисовесткой организации, никогда я не был вредителем.
Я прошу Вашего вмешательства, прошу объективного подхода ко мне, если я виновен то укажите мою вину и судите со всей строгостью. Если же я не виновен то не мучайте меня в тюрьме.
25.05. 1939 г.
Глухов тюрьма
[підпис] Сакун С.Г.
ГДА СБ України, м. Чернігів, ф.6, спр. 5070, арк. 271. (вкладиш у конверті.) Рукопис.